Финка.

Повесть о военных буднях пропущенная через себя: о жизни на передовой, о встрече и потерях, о любви и ненависти. Названия локаций и позывные изменены.

Пишет «Патрик», боец Донецкой Республики

Это было на излете войны. Война, которую отрицали в официальных заявлениях, обтекаемо именовали конфликтом на юго-востоке украины, вуалировали перемириями и договоренностями. У нас перемирий не было.

К лету растаяли последние серые зоны, враг метр за метром подползал к нашим позициям, платя за это продвижение большую кровавую цену. Он мог себе это позволить, его было много.
Нас всегда было мало, и, может быть поэтому, мы дрались лучше. Убивали больше. Теряя руки, ноги и глаза мы неизменно возвращались на передок, потому что заменить нас было некому. Мы возвращались и мстили, убивали и наконец погибали, но стояли на своих рубежах.
Наконец, укропы подошли так близко, что мы порою уже могли материть друг друга. Что дальше? Разведка и дроны, секреты, диверсии и снайперские дуэли, дозоры и пулеметные прострелы. В эпизодах гремела арта, ставшая за эти годы смертельно точной.
Кровавая игра двух соприкоснувшихся сил, каждая из которых мечтает перейти в наступление, но не может этого сделать.
Три километра вперед, и ты увидишь желто-синие тряпки, реющие на ветру, сплошную линию обороны, сотни и сотни бойцов в натовской форме, десятки танков и бэх, зарывшихся в капониры. Всё это кишит, кипит и звереет в бездействии, жаждет победного марша на восток.
Три километра назад, и ты увидишь золотые поля, неспешную работу сельской техники, мирные села с детскими садами, старушек с ведрами.
А между двумя этими мирами тонкая линия грязных от пыли и копоти, отчаянных и бесконечно уставших людей. Это мы.

В том июне мы стояли в Еловом. Маленьком заброшенном селе, в котором половина домов уже поросла деревьями, а другая половина еще разваливалась, обрастая яблонями сливами, но до сих пор была пригодна для постоя. Грязного и душного, пыльного, временами скверно пахнущего постоя.
Кто-то из нас всегда старался содержать дворы и хаты в минимальном порядке, и только благодаря этому Еловое простояло три последних года. Что-то подметалось, что-то сжигалось, иногда даже чинилось и сооружалось. Железной командирской рукой самые последние балбесы, которые и в мирной жизни могли бы испражняться у себя во дворе, были приучены к соблюдению элементарных бытовых приличий.
Сухой закон исполнялся строжайше, несмотря на то, что позиционная кровавая рутина без всякого просвета и перспективы, как ничто другое порождает желание уйти в бесконечный запой.

Маленькой отдушиной и альтернативой выпивке в нашем батальоне волею Божией стала моя миссия. Семь лет духовных школ за спиной, пятнадцать лет церковного служения делали мою предысторию довольно экзотичной для ополченца. В глазах большинства я был «почти поп» и, естественно сделался чем-то вроде капеллана. Такой позывной мне и достался.
Штатная служба вовсе не мешала мне организовывать утренние и вечерние молитвы для всех желающих, коих всегда было немного, но я считал это крайне важным делом. В том числе и важным для нашей войны.
Спроси у наших бойцов, за что они воюют. Кто-то не ответит, кто-то недоуменно произнесет сам собой разумеюшийся мотив «за Донбасс» или «против фашистов». Кто-то, возможно, копнет глубже и скажет, что воюет с самой америкой. Многие мстят за погибших детей, за друзей, за хаты своих стариков. Остальные мотивы будут здесь уделом экстраординарных пассионариев и романтиков, которых никогда не было много. А для меня лично война с западом всегда была священной манифестацией борьбы за Православную Цивилизацию и нашим русским Крестовым Походом.
Я не стремился распространить эту идею во всем нашем подразделении, это было и невозможно. Но в моих глазах, ведая о том или нет, все мы служили именно ей. Наш начмед Хирург, выслушав меня однажды достаточно подробно, был убежден, что я отчасти безумен. Впрочем, помятуя слова Апостола, я и не старался это оспорить.

Дни здесь были похожи один на другой. По сменам выезжали на позиции, наблюдали, грызлись с укропами, потом возвращались и прозябали в Еловом, ожидая новой смены. Занятия личного состава в пересменках сводились преимущественно к продовольственным хлопотам. Раз в неделю-две можно было уехать в Столицу, вкусить немного мирной жизни, погулять по городу в своей парадно-выходной форме. Для многих это была возможность повидаться с семьями.
Меня в городе практически ничего не держало, и я выбирался туда только для того, что бы не забыть о нормальной человеческой жизни, о том, что она вообще существует на свете. Первый бокал пива в одном из уютных кафе вблизи центрального проспекта, выпитый после двух недель в Еловом, несравненно превосходит все земные удовольствия и самые дорогие деликатесы. Описать его невозможно.
Но наступало время, и тебя уже самого тянуло обратно, на рубеж, к одичавшим яблоням, разваленным хатам и своим отчаянным братьям. Слушать раскаты прилетов, стрекот ночных прострелов, смотреть на цветные росчерки трассеров в ночном небе.

И в тот 19 июня я был в Еловом. Как раз происходила ротация, которую я в этот раз намеревался пропустить. Не так что бы сильно устал, да и пара моих товарищей, с которыми я любил выпить пива в увале, оставалась здесь.

После обеда приехал камаз с отдохнувшими. Пыльная машина остановилась на дороге, сразу после блокпоста, и через откинутый борт из нее начало выгружаться наше подкрепление. В постиранной форме, веселые и смеющиеся, парни, кажется были рады вернуться. Они выпрыгивали сами, передавали из кузова мешки с картошкой, ящики консервов, цинки с патронами, подлатанное и готовое к бою оружие.
Я, конечно, подошел, что бы приветствовать братьев и, по необходимости, оттащить к себе на роту привезенного добра.
Вот здоровяк Вася, первый номер Утеса. Зовут его Юра, но по общему мнению он был все-таки Вася. Отсюда и позывной. Отсутствие эрудиции и вдумчивости Вася слихвой компенсировал веселым нравом, а подчас и самоиронией, что и делало его душой компании. Боец был бесстрашный, как говаривали исключительно в силу природной придури. А молился исправно, никогда от этого не отлынивал, и умилял меня своей наивной, почти детской верой.
Вот фельдшер Скальпель. Худосочный очкастый сноб, по натуре мерзейший циник и атеист. Мы никогда не были с ним близки, ни во взглядах, ни дружески, однако медик на фронте не бывает без уважения.
Это Кот, коренастый и хитрый татарин, оператор АГС и завхоз третьей роты. Один из лучших собеседников здесь, умеющий поддержать любой разговор.
Снайпер Заяц, совсем молодой парень, охотник, снабжающий нашу роту свежей дичью, фазанами и, собственно, зайцами, которых теперь развелось множество. Еще один мой брат по вере и сомолитвенник.
А потом я увидел ее. Новенькая. И удивление мое было вызвано, конечно не тем, что в Еловое прибыло новое лицо. Это был тот редкий случай, когда на передок приезжала женщина. К ним, желаем мы того или нет, сколько бы ни болтали о равенстве и суровом боевом братстве, здесь всегда бывает особое отношение. Независимо от того, насколько наши боевые сестры красивы, нравятся они нам или не очень, бойцы всегда проявляют к ним особенное отношение. Их берегут как родных сестер или даже матерей, понимая, что война не лучшее для них место. А если девушка здесь оказывается еще и красива, это может быть источником ненужных проблем.

На этот раз к нам приехала проблема. Девушка была молодой и по-своему красивой. Маленькая, поджарая, с короткой стрижкой и лихой челкой, она могла с первого взгляда напомнить мальчишку лет семнадцати. В ней не было слабости или хрупкости, а скорее хищная кошачья упругость, нахальная уверенная походка слегка в развалочку. Кожа смуглая, лицо правильное, огромные карие глаза и черный веер ресниц. Девичьих ресниц.
Цифра на ней была уже изрядно потерта, и либо она одела ее не вчера, либо ей досталась видавшая виды форма.
Едва спрыгнув с камаза, девушка уверенно приняла сверху перемотанную камуфляжем СВД, длиной почти с саму себя. Ловко перехватив оружие, отошла, и рассмеявшись от чьей-то шутки, закурила.
Я сам не заметил, что задержал взгляд на новенькой слишком долго. Все смотрел, как она стоит, вальяжно, сместив вес на одну ногу. И курит так… по-пацански. Можно было понять, что война и мужской коллектив для нее привычная стихия. Может быть она начала еще в 14-м.

— Что, Капеллан, уже глаз положил? — спросил в пол голоса Кот. В его вопросе сквозила ирония, поскольку во мне все давно видели или монаха, или в крайнем случае целибата. Я и в самом деле не заводил случайных и быстрых связей, не имел жены, и дальше флирта в общении с женщинами не заходил. Все объясняли это моей религиозностью, но были и другие причины. Всего год прошел, как я потерял жену, и сейчас сама мысль о том, что бы заменить ее кем-то была для меня еще болезненной.
— Интересная барышня. — ответил я Коту, и в этот момент она посмотрела уже на меня. Мы встретились глазами на доли мгновения, но я успел оценить этот взгляд. Задорная насмешка, беззастенчивый интерес, или даже, приглашение к знакомству. Обычный взгляд, которым мы сами одариваем новеньких, приезжающих сюда, а никак не наоборот. Она словно уже была здесь своя в доску, а я будто бы только приехал к ней в расположение.
Я быстро отвернулся, схватил коробку с консервами, первое что попало под руку, и отправился к себе, в первую роту.

До утра, когда камаз отбывал в город с партией отдыхающих, Еловое было перенаселено. Кому-то даже не хватало места под крышей, и людям предстояло спать прямо в поле, в спальниках.
Вечером во дворах хат было полно народа, пищи, привезенной на позиции, было в изобилии. Можно было обойти все дворы, угоститься у кого чем. У кого чай с бергамотом, у кого сыр, а у кого даже «Блэк» местный энергетик и официальный допинг армии ДНР.
Когда стемнело, большинство парней из первой роты, включая меня собрались во дворе первогодомика. Наварили пятнадцатилитровую кастрюлю борща, обсуждали футбол и последние новости из жизни Республики.

В кругу бойцов теперь сидела и она. Видно было, что новенькая девушка приковывает к себе взгляды, и даже знаки особого внимания. Наш Викинг, ярко-выраженный альфасамец здоровый и крепкий, с бойцовской прической и вытатуированным правым рукавом, услужливо передавал ей то миску борща, то кофе, обаятельно шутил. Она, похоже, поддерживала его юмор, звонко смеялась и лишь пару раз толкнула его в плечо, когда шутки становились довольно скабрезными.
Тогда я впервые услышал ее позывной — Финка. Он ей, безусловно, шел. Маленькая, простая, опасная.
Но, эта ее простота все меньше мне нравилась. Ясно было, что в ближайшее время она спутается с кем-то из бойцов, с тем же Викингом, а может и не с ним одним. Все здесь герои, альфачи голодные до женщин, и никто не упустит своего шанса. В боевом подразделении иначе и быть не может.
А еще, как я заметил, Финка любила кофе, много курила, и не избегала матерных слов, наравне с парнями.
— Чего ты на нее смотришь все? — толкнул меня плечом Дикий, наш разведчик с половиной дагестанской крови. — Вон, бери пример с Викинга. Смотри как надо.
— А мне и не надо. — ответил я, добавив в интонацию как можно больше пренебрежения. К этому времени как раз все поели, и общение свелось к досужей болтовне.
— Братья, кто со мной на молитву?
Отозвался Вася, Заец и еще пара ребят. Покинув круг, мы отправились задним двором на поле, где нам никто и ничто не мешало.
Трисвятое по Отче наш, пара молитв по памяти, поминовение наших родных и близких, павших товарищей, кого по именам, а кого и просто по позывным. Вот, собственно, и все наше правило. Утром я еще добавлял чтение Евангелия, но вечерами старался не удлиннять время молитвы, что бы не потерять немногих желающих в ней участвовать.
Когда молитва была окончена, я развернулся и, с удивлением, увидел среди своих парней Финку. С сигаретой в уголке рта, она стояла по своему обыкновению вальяжно и смотрела на меня с нескрываемой иронией.
— Ты тут вроде попа что ли? — холодный, немного низкий, но по-детски мягкий голосок. Как у злого ребенка.
— До попа мне далеко. — усмехнулся я. — Но я рад, что вы к нам присоединились.
Обращение на «вы» сделало ее взгляд чуть более серьезным.
— Да нет, я так, посмотреть просто. Не верю я ни во что.
— Жаль. Бывает. — вздохнул я и, пройдя мимо неё, отправился к своей хате.
Всю ночь гремели прилеты, отдаваясь дрожью земли даже в Еловом. Но то били не по нашим позициям, а немного в стороне к северу, по славянской бригаде. Мы засыпали под эту колыбельную безмятежным и мирным сном.

Утром я отправлялся на Веспу. Это была даже не позиция, а спрятанный в зеленке секрет, метрах в пятиста от траншей укропов. Ветер зачастую доносил их сельский говор, обрывки смеха и, по утрам, кудаж без него, похоронный гимн украины.
Пост на Веспе должен был просто наблюдать за противником, предупреждая его возможное выдвижение вперед. Светить позицию было запрещено, то есть запрещено открывать огонь до тех пор, пока враг не подползет к секрету уже на бросок гранаты. Там, конечно, по ситуации: спасать свои жизни, отсреливаясь отступать на боевые позиции. В реальности же это значило, что парни на Веспе в случае обнаружения практически смертники, и их смерть собственно будет сигналом для основной линии обороны.
Собрались. Я взял свой АК, личную гранату на случай самоликвидации, разгрузку с тремя рожками, аптечку, табачок и чеканный латунный крест. Последний был наследием моего покойного тестя, священника, и теперь всегда был со мной.
Кроме меня на Веспу отправлялся Заяц, молодой парнишка Муха, и уже пожилой, но опаленный в десятках боев дядька Старый. Неплохая команда, верные парни.
Проехали на буханке от Елового на километр, до края лесопосадки, за которой машина могла наблюдаться и обстреливаться противником, спешились. Колонной отправились дальше, по узкой тропинке среди высоких степных трав.
Все давно были уверенны, что на этом участке пути нас отлично видно с той стороны, и, вероятнее всего, о существовании Веспы противник догадывался. Но нужно было действовать так, как если бы мы были таинственными и невидимыми, что мы и делали.
День на Веспе прошел довольно скучно, что однако никого не огорчило. Нервировали только фазаны, устраивающие игрища в траве поблизости. Со стороны укропов иногда звучали моторы, что-то им подвозили, или увозили, но никаких активных действий.
У нас со спины по врагу постреливал утёсом Рюрик, передовая боевая позицияседьмой бригады, которую укропы ненавидели люто, но ничего не могли с ней поделать. Бывало выкатывали в поле бэху, пытались разобрать наших, но поскольку Рюрик мог ответить и ПТУРом, укропская бэха уезжала заблаговременно, не добившись результата. А наша Веспа за всем этим безобразием наблюдала.
Вечером нам на смену пришли бойцы из третьей роты. Этим парням доставалось куда более опасное время для дежурства, больше нервов, больше кофе и сигарет. Сиди всю ночь, слушай хруст веток и топот ежей, глуши собственное дыхание что бы ничего не пропустить. Кури «в ладонь», чтобы даже отсвет от сигарет не мог тебя выдать. А еще стоит добавить, что у третьей роты не было ни ночника, ни теплака. Вернее, ночник-то у нас был, один на всё Еловое, а вот батарейки должны были быть у всех свои. Третья рота их благополучно… потеряла и теперь по ночам сидела слепая. Ночного укропа они могли заметить даже не на дистанции броска гранаты, а уже на расстоянии ножевого боя. Что касательно врагов, то у них с ночным зрением все обстояло граздо лучше. Такими были ночи на Веспе.

Ну, а мы благополучно вернулись обратно, в Еловое. Во дворе моей хаты как раз сидел наш ротный. Одноглазый Боцман, получивший свое увечье еще в злополучной атаке на Марьинку, когда, вопреки отсутствию артиллерийской поддержки и вообще всему, наши выбили укропов с их позиций, а потом получили приказ отступить. Это была отдельная история, но глаз Боцмана остался именно там…

Продолжение истории по ссылке: http://vk.com/@novorossiya_intelligence-finka
Страница автора: http://vk.com/pmcciotaigh

Огонек Донбасса

#Новороссия

Поделиться новостью:
  • 11
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  

Отправить ответ

avatar
  Подписаться  
Уведомление о