Республика живёт.

В первой части большого интервью нацболу, добровольцу ДНР и журналисту Олегу Миронову один из активных участников создания Республики, затем командир подразделения «Варяг» Александр Матюшин рассказывал о том, как проходило в Донбассе восстание против киевской власти весной 2014-ого. Во второй части он говорит о своём пути на войне и видении дальнейшей судьбы Республики. Уже после интервью в ответ на вопрос, почему он так мало рассказал непосредственно о боевых действиях, Варяг ответил так: «Врать не хочу, а многое рассказывать нельзя. Да и тяжело всё это вспоминать.»

— Расскажи, пожалуйста, про свой первый боевой опыт.

— Первый мой бой состоялся на Карловке 13-ого мая.

— А как тогда было? Подразделение? Вот ты депутат, у тебя какое-то количество вооружённых людей за спиной…

— Да, вооружённых непонятно чем: дубинки, газовые баллончики, ножи, травматы в лучшем случае. Тогда не было армии как таковой. Просто пришёл звонок: наш блок-пост на Карловке пытаются смести. И все сорвались туда. На тот момент единственным полноценно вооружённым подразделением был батальон «Восток». В него вошли люди из подразделения, которое раньше называлось спецподразделение «Альфа» СБУ. У них было оружие, у них были подготовленные люди, плюс на тот момент уже приехали осетины и абхазы, у которых тоже уже был военный опыт. Если бы не они — то смели бы Карловку. Против «Востока» тогда стоял батальон «Донбасс», уже вооружённый, люди Семёна Семенченко. Но их тогда разложили по красоте, в качестве трофеев у нас тогда появилось ещё какое-то количество оружия.

Первый боевой опыт я тогда ещё не понял, в общем-то. Ну пули летят, ну надо спрятаться. Мы приехали, залегли, батальон «Восток» расправился с батальоном «Донбасс», мы там какое-то количество трофеев заполучили. Но мы там активно не участвовали: а с чем? С травматическими пистолетами против армейского вооружения? Нет, конечно. Тогда это было победой батальона «Восток». Причём трупы у укров были настоящие красавцы: все в свастиках, да рунах, с «мёртвыми головами» ССовскими, птицы с трезубцами в лапах, в общем, цвет правой субкультуры Украины, вот их оружием мы и воевали потом. В основном конечно «Восток» трофеи вытащил, но и нам оружие досталось и Русской Православной Армии под руководством Миши Пятого кое-что перепало. Я тогда ещё не думал о создании какого-то отряда, но буквально по прошествии дней пяти-шести, когда уже стало понятно, что вот она: война, рядом совсем, что ксива депутатская ничего не решает, что если за тобой нет какого-то количества стволов, то ты рискуешь оказаться с простреленными ногами у кого-нибудь на подвале, и это если повезёт, потому что и голову просто прострелить тогда могли. И мы решили создавать отряд.

— Секундочку, а вот кто тогда мог вот так запросто прострелить ноги или даже убить депутата?

— Да вот приезжаешь к любому. Поступил, к примеру, тебе сигнал: где-то режут рельсы на металлолом. Или завод режут, ты приезжаешь разрулить, с одной стороны оно понятно: командирам людей кормить надо, но и понимаешь ведь: потом это всё восстанавливать надо будет. Вот ты приезжаешь там один или с каким-то количеством своих людей, трясёшь «коркой», а тебе просто дают прикладом в голову, крутят и увозят на подвал. И это могло быть тогда практически любое воинское подразделение, которые тогда росли как грибы после дождя. Практически все пилили тогда. Бывают периоды, когда волна Революции создает такие ситуации. Причём вот те мужики, что резали рельсы, потом так же шли в бой и погибали. Резали всё-таки не для личного обогащения, а для того, чтобы хоть как-то содержать отряд. Практически любое воинское подразделения занималось мародёрством, но тогда и деваться некуда было.

Бывают периоды, когда волна Революции намывает пену: вот в этой атмосфере и появлялись различные ублюдки, которые мародёрили не с целью обеспечить жизнедеятельность подразделения, а с целью обогащения. Были и такие нелюди, которые могли целую семью расстрелять только с целью заполучить автомобиль. Это впоследствии и дало укропам возможность говорить, что наша Республика — бандитская. Но я хочу подчеркнуть, что это всё-таки были неизбежные кровавые эксцессы любых революционных событий и это было исключением, а не правилом. Это и тогда пресекалось и даже сейчас идут следствия по тем делам, которые тогда натворили те недолюди, которые, прикрываясь именем ополчения, просто грабили. И чем дальше от линии фронта, тем мародёрства было больше, тем больше было понтов.

И вот, дней через пять после Карловки мы собрались, те, кто из нашей компании не разбежался ещё по другим подразделениям. Была у нас некая организация, которая называлась «Долг», видимо, фанаты игры в «Сталкер», кстати, даже символ у них такой же был. Мы собрались и решили создать с ними совместный отряд. Собрали мы его под эгидой спецкомитета Министерства Государственной Безопасности. Министром МГБ у нас был назначен Ходаковский, но фактически он занимался не внутренней безопасностью государства, а линией фронта. На тот момент они держали тогда уже и Карловку и на Саур-Могилу, если мне не изменяет память, уже выдвинулись. Это было воинское подразделение, это не было подразделением МГБ. И вот по причине того, что внутренней безопасностью на тот момент просто-напросто некому было заниматься, был создан спецкомитет, одним из руководителей там был мой знакомый Лёня Баранов, мы пошли к нему, нам выдали ещё некую часть оружия, выдали, правда, СКСы, но тем не менее хоть что-то.

— СКС не такое уж и плохое оружие, хочу заметить.

— Я согласен, но на момент 14-ого года, мы все ещё мало понимали в оружии и все хотели автоматы, СВД, что-то такое. А тут оружие прошлой эпохи, мне так вообще «мосинку» дали. Никто же не понимал, что «мосинка» бьёт дальше, даже чем СВД. Но это было оружие и вот так потихонечку поехало: мы собрались, у нас было оружие и на момент 26-ого мая, первого боя за аэропорт, у меня уже было некое воинское подразделение, которое, услышав о том, что на аэропорту начались бои, тоже туда пришло. И вот это уже был первый настоящий мой бой: настоящим первым боевым опытом я считаю всё же аэропорт. Когда над тобой летают мины, когда работают снайперы. В общем, мы заскочили на посёлок Октябрьский, все бегают, никто реально понять не может, что происходит, пули летают, ещё что-то бахающее… А ведь никто ещё боевого опыта не имел, даже в армии не все служили, в Counter-Strike, разве что, все играли. Я, правда, был до этого в Южной Осетии, в 2008-ом году, но я там не участвовал как солдат, я туда попал по линии ЕСМ. Народ тогда ещё не пуганый был: это сейчас все понимают, что если мина свистит, то надо в подвал прятаться, а тогда местным было интересно: что же там происходит. И они все на улице стоят, всё летает, всё взрывается. И вот мы бежим, а нам местные: там видели людей в чёрной форме. Где? Там! А много? Много. Пацаны в обратную сторону побежали .

И вот так вот оно прошло, это боевое крещение. Был случай, правда несколько позже, тоже под аэропортом: меняем позицию, забегаем за угол дома, над головой свистит мина, все мои бойцы падают, а я не могу упасть: ну вот в ступор вошёл. Я вижу, как она в клумбу воткнулась, 120-ка. Я стою и думаю: а чего она не рвётся? Думаю: может, как в фильмах показывают? Время замедляется, что-то такое? Не разорвалась просто. А потом смотрю: мои ребята встают, отряхиваются, такие: «командир, а ты чего не упал?» А я же им не скажу, что я в ступор впал, отвечаю: «да, пацаны, форма новая — жалко пачкать». Понт, в общем, я тогда кинул (смеёмся). И таких несуразных случаев было довольно много. И первый бой, когда вертолёты обстреливали, и в первый раз, когда в огневой контакт вступили, было сложно на курок нажать: было такое. Первый раз ты ещё не осознаешь ничего.

Самое яркое впечатление было даже не непосредственно с боем связано, а когда я вернулся из аэропорта в первый день и у меня была встреча с журналистами. А я весь грязный, порохом пахну, потом, страхом. И вот в кафе, где мы с ними договорились встретиться, на стене висел огромный экран. И вот люди сидят, едят свои чизкейки, пьют кофе и обсуждают то, что показывают по телеку, то, что происходит за восемь километров от них, так по-светски, спокойно.

— Ну они не понимали ещё, что такое война, видимо.

— Да нет, сейчас на самом деле так же. Вот закидывали нас, мы с тобой тогда уже в 4-м «прилепинском» РШБ служили, под Сосновку, где постоянные обстрелы шли, и вот непосредственно с Сосновки, ещё не мывшись, не переодевшись, просто заезжаешь на бульвар Пушкина, вот смотришь на эти лица и осзонаёшь контраст: вот где-то рядышком тут стреляют, а здесь люди из барбер-шопа только вышли, штаны модные с кедами. Вот и тогда: сидит в кафе толпа людей и ты понимаешь, что только что вернулся оттуда, где убивают, а здесь люди сидят и смотрят на то, в чём ты только что участвовал, смотрят как на некую познавательную программу, как будто это шоу, или не знаю там, как-будто это где-то в Сирии или в Ливии. И вот такой когнитивный диссонанс. И вот не в том дело, что в первом бою ты там боялся или видел как гибнут люди: тогда я ещё не осознавал этого толком.

— А были потери тогда, в первом бою?

— Нет, первые потери у нас появились позже. Да и поначалу, когда мы ещё не разрослись, не окрепли, нас кидали больше на внутреннюю безопасность. Участвовали в боях, но в самое пекло нас не кидали. Под аэропорт достаточно часто ездили, там я впервые увидел будущего главу Республики Александра Владимировича Захарченко. Меня в нём поразило абсолютное презрение к смерти: он, будучи раненым, не покидал позиции, было такое, что все мы залегли под снайперским и миномётным огнём, а он ходил достаточно спокойно и общался, по телефону корректировал миномёты, не кланяясь ни пулям, ни осколкам, и при этом ещё и улыбался. Такое презрение к смерти заслуживает уважение. Я тогда понял, как должен выглядеть настоящий командир: это человек, который никогда не покажет страх или слабость.

Ещё мне запомнилось: был у него охранник, Казах позывной, пацан с Волгограда по-моему, Чечню прошёл, ещё где-то побывал, и он постоянно с пулемётом бегал, с ПКМом. Вот он ПКМ поставил сидит, сигарету курит, и тут раз: над нами мина засвистела, где-то вдалеке разорвалась: перелёт. А тот дальше сидит курит, тут раз: где-то впереди нас взрыв: недолёт, он такой: «сейчас сюда прилетит» и затягивается, спокойно так, и тут действительно в соседний дом прилёт был, он бычок затушил, говорит: «не попали». Но всё-таки мы в большей степени в тылу службу несли: ловили корректировщиков в основном, бывало выходили и за линию фронта, но численность наша была невелика и мы не могли участвовать как некая фронтовая часть, и поэтому мы действовали или как некая часть службы безопасности внутренней государственной, или как диверсанты и разведчики.

— А ты сам выходил в рейды?

— Ну конечно, командир не может сам не выходить, я бы потерял авторитет. И попутно я занимался обеспечением жизнедеятельности подразделения, ведь ребятам какие-никакие деньги нужны были семьи кормить, и их самих надо было кормить, одевать, обувать. «Отжимов» как таковых не было, но какие-то машины для части изымались. Есть такое понятие как «реквизиция». Но мы реквизировали не у населения, а тот транспорт, который стоял на балансе госучреждений Украины. Сказать, что мы какие-то крутые тачки забирали: нет, не было такого. «Опельки» там 90-хх годов, «Фольксваген» у нас был, «гольфик» третий, самое дорогое — это «Шкода Октавия». Пару бусиков дорогих у Рината Леонидовича, было дело, забрали, он перед этим подарил их какому-то своему центру. И на этих бусиках, к слову, мы вывозили из окружения пацанов из Песок. Укроп уже зашёл в Пески, ко мне подошёл один из моих бойцов, Артём Волк, и сказал: «Саня, у меня там брат в окружении», я его спросил: «а сколько там людей?», он говорит: «Человек сорок», я ему: «Так укроп уже в Пески вошёл», а входил, кстати, «Правый Сектор» во главе с самим Ярошем, на минуточку. Он говорит: «Сань, ну надо вытащить, нельзя пацанов кидать». И мы прыгнули на бусики, впереди водитель и два стрелка. Правосеки тогда офигели от такой наглости: влетели бусики, в них погрузились люди, которых они уже считали пленными, и уехали.

— А они по вам не стреляли?

— Они даже не поняли, что это такое было. Внагляк, лихой кавалерийский налёт. Расчёт на этом и строился: на эффект неожиданности. Во-первых, они не ожидали, что кто-то прямо по трассе войдёт из чужих, во-вторых, бусики были гражданские, и это, видимо, тоже сыграло роль, что они не стали по нам сразу стрелять. Ну, и, в-третьих, всё было сделано так быстро, что они не успели среагировать даже когда поняли, что у них из-под носа увели добычу. Вот так мы вывезли сорок человек, потом приехал их командир с позывным Шум, начал колотить понты: «Да они мне не нужны, я только оружие заберу», я ему: «Да какое, нахрен, оружие, люди от тебя хотят уходить, ты их бросил по факту». Ну, в общем, поговорили-поговорили, разошлись, потом эти люди перевелись в другие подразделения, кто-то у меня остался, но в основном перевелись.

Потом Шахтёрск был, не совсем Шахтёрск, там Большая Шишовка, Малая Шишовка, я там несколько раз был со своими ребятами. Потом часть ребят Корсара, это командир роты со Славянской Бригады, который там стоял, ушли ко мне, мы за этот счёт ещё немного расширились. После этого я пошёл служить в военную комендатуру, меня позвали. И я стал комендантом сразу Ленинского района, Будённовского района, один из моих ближайших офицеров стал комендантом Пролетарского района. Так получилось, что практически в половине Донецка мы стали комендачами, организовывали выборы 2-ого ноября, я тогда и в роликах снимался агитационных.

— Комендатура, как я понимаю, занимается поддержанием порядка.

— Ну не только поддержание порядка, на тот момент мы были властью, придаточным звеном, которое соединяло гражданскую власть, военную и верховную власть. Если что-то требовалось местной власти: ну, допустим, трубы или провода, то соответственно мне приходилось ехать в аппарат Главы Республики и через его помощников всё это выбивать. Не ехала местная власть, ехал я, вникал в проблемы. До сих пор я могу заехать к главе Будённовского района и мы там будем обниматься и чай-коньяк пить. Я и местным жителям помогал и первые выплаты пособий проходили под моим контролем. Однажды был ранен на этой службе. К нам поступил вызов о том, что там где-то диверсанты пытаются пройти, мы выскочили в Куйбышевский район и невдалеке от меня разорвалась граната, РГДшка, у меня было осколочное в ноги.

— Это действительно были украинское диверсанты?

— Да. Так случилось, там разведгруппа заходила, на тот момент там ещё левее и правее стояли солдаты, а вот именно на том участке фронта, где они проходили, не было вообще никого, и они спокойно, по полю, вдоль дороги, как к себе домой зашли. Был контактный бой, мы пострелялись, рядом рванула граната и мне прилетели осколки в ноги. Поэтому 2-ого ноября я лежал в госпитале, но, тем не менее, отстроенная система работы моего подразделения позволила даже без моего личного участия, в телефонном режиме проконтролировать, чтобы всё прошло хорошо. Выборы, как и референдум прошли с многокилометровыми очередями, все шли голосовать, как на праздник. Ходили слухи, что после этих выборов Россия нас всё-таки признает, народ этим слухам верил… Просто все очень хотели верить в это. Народ шёл на выборы, избрали и Главу и депутатов.

АПН
http://www.apn-spb.ru/publications/article30154.htm

#Новороссия

Поделиться новостью:
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  

Отправить ответ

avatar
  Подписаться  
Уведомление о