Судьба человека, послужившего прототипом одного из главных символов Донецка — памятника Шахтеру.

Он стал 12-ым ребенком в раскулаченной семье, много раз мог погибнуть, но судьба ему уготовила памятник еще при жизни. Да он сам и стал его создателем.

«Я весил 32 килограмма, тюремный лекарь поставил смертельный диагноз»: История главного шахтера Донецка.

Статья издания «Комсомольская Правда».

Пишет Юлия Андриенко.

22 августа ему бы исполнилось 90 лет. Борис Горб никогда не думал, что постамент ему поставят еще при жизни. Это памятник «Слава шахтерскому труду» в Киевском районе – настоящая визитная карточка Донецка. Шахтер застыл в стремительном шаге, держа на вытянутой руке кусок угля и словно приглашает всех широким жестом в город. А прототипом для него послужил наш герой.

Забор из фресок как автобиография

Его дом в Петровском районе Донецка сложно не заметить, забор выполнен как своеобразная графическая автобиография, на фресках застыли в глине фрагменты судьбы. На первой — сжатый кулак. Мир маленький Боря увидел в 1929 году, став 12-ым ребенком в семье.

— Когда мама носила меня под сердцем, под колесами поезда погиб один из ее сыновей и мой старший брат, — рассказывает Борис Иванович, заваривая мне диковинный чай из трав, которые сам же выращивает у себя в огороде. — Может быть, сказались ее переживания, но родился я слабеньким, не плакал и почти не подавал признаков жизни. На третьи сутки уже пригласили батюшку и как только он брызнул на меня свяченной водой, я закричал. «Этот парень в огне не сгорит и в воде не утонет», — смеясь, вынес вердикт священник. А позже началось раскулачивание, и вся наша многодетная семья подлежала выселению в Сибирь, спасло бегство. Нашли мы пристанище на станции Тацинская в Ростовской области.

На следующей фреске — храм, почему-то парящий в небе, а внизу люди в смятении.

— Помню, было мне тогда лет десять, прибежала сестренка и зовет с собой в соседнее село, где как раз собирались церковь взрывать, — вспоминает мастер. — Успели мы вовремя, там уже собралась огромная толпа народа. Прямо на наших глазах церковь, еще царской постройки, как стояла, так и поднялась в небо вместе с куполами и крестами, словно воспарила. Грохот и черную пыль, последовавшие после, я почти не помню. А вот как она оторвалась от земли, врезалось в память.

Начало войны встретил спасением детей

Следующий фрагмент глиняной автобиографии — худенький паренек, с трудом выносящий из воды двух маленьких детей. А сзади эту странную процессию освещают первые лучи солнца.

— 22 июня 1941 года на рассвете мне не спалось, было как-то жарко и душно. Решил сходить на местный ставок, окунуться, — словно возвращается в прошлое мой собеседник, — подхожу и вижу двух тонущих детей. Девочка лет трех уже ушла под воду, волосики по воде расстелились, а мальчишка чуть постарше тянет ее за руку и неотвратимо сам соскальзывает в глубину — дно на том ставке резко уходит вниз сразу от берега. Кто направлял мои ноги в то утро, не знаю. Еле вытащил детей чуть живых. Родители спасенных руки мне целовали, благодарили. А позже пришло известие — война. Так и не знаю, что с моими утопающими дальше было.

Чудом парня не угнали в Германию. Жил в землянке под Еленовкой, помогал нашим подпольщикам, доставляя им различные сведения.

Помнил концлагеря в Сталино, черный дым из их труб, как люди пытались кинуть хоть корку хлеба заключенным, детей, собирающих окурки и продающих их, чтобы выжить, помнил морячков с Черноморской флотилии, которых вели пленными по Путиловскому мосту. Эти морячки совершили подвиг, о котором нигде не было написано. Колонна пленных прыгнула с моста, смяв своих конвоиров. Думал ли он тогда, что и старость свою он встретит под бомбежками родного Донецка?

После Победы — тюрьма

А после долгожданная победа, казалось бы, живи и радуйся, но постучалась новая беда. Борис попал в тюрьму. Пошел к девчатам в соседнее село, а там случилась поножовщина, тот, кого он ранил, оцарапав финкой, оказался крестником прокурора.

Так началась совсем иная жизнь для него уже в Сибири.

— Я всегда имел не самую удобную привычку говорить в лицо все, что думаю. У меня и кличка имелась «Ломовой», не смотря на мой хрупкий вид, — смеется он. — Часто нам недодавали еду, воровство среди обслуги процветало. А когда я этот факт кинул в лицо начальству, на следующий день у меня обнаружились недостающие пайки. Подбросил кто-то, чтоб впредь неповадно было жаловаться. Били меня вчетвером, точнее не били, а брали за руки-ноги, подкидывали в воздух, после чего я падал на пол и так много раз. Выгибался, чтоб удар приходился на локти. Казалось, внутри все обрывается. Потом долго болел, встать уже не мог, баланду приносили товарищи. Верите ли, вес мой к тому времени был 32 кг?

Спасли медведи

Тюремный лекарь, осмотрел парня и поставил диагноз — кахексия и добавил, что стадия болезни необратимая.

— В какой-то день под руку мне попался березовый уголек, а это почти то же, что наш карандаш. Деревянная стена рядом с моей лежанкой на полатях оказалась гладко застружена, — рассказывает мастер. — Вот на этом кусочке я, прежде никогда не рисовавший, изобразил по памяти «Утро в сосновом лесу» Шишкина. Это стало моим спасением. У всех сокамерников картина вызвала восторг, ее показали нашему руководству и с того дня внимание ко мне увеличилось, как и порции еды, в которой теперь попадалось мясо. Молодой организм и воля к жизни преодолели болезнь, и теперь я выполнял обязанности художника — оформителя, а эта должность в тюрьме почитаемая. Думаю, если бы не рисование, я бы никогда там не выжил.

Для шахтера позировал сам

После отсидки творчество не бросил, но на всю жизнь остался самоучкой – с пятном заключения ни в одно училище или вуз не брали.

С улыбкой мастер вспоминает историю создания памятника «Слава шахтерскому труду». Тогда с ним, самоучкой, пожелал работать донецкий скульптор Константин Ефимович Ракитянский. Официально везде в источниках авторы памятника — скульптор Константин Ефимович Ракитянский и архитектор Павел Исаакович Вигдергауз. О Борисе Ивановиче ни слова, боялись, что его биография может не понравиться партийным бонзам. Тем не менее к Шахтеру он приложил руку в самом прямом смысле слова.

— До этого мы уже вместе сотрудничали и Константин Ефимович много чему меня научил. А зимой 1966 года ему доверили сделать небольшую, где-то 70 см, фигурку шахтера, — рассказывает он. — Создавали мы ее в подвале библиотеки Крупской, сначала лепили из глины, потом отливали в бронзе. А на вручении Хрущеву, услышали упрек от главы государства: «Что же вы мне дарите, а у самих в Донецке такого памятника нет!?» А на тот момент наш город, действительно, памятниками не мог похвастаться. Так мы получили заказ на создание 5-метровой копии нашего бронзового шахтера.

Трудились над ней в одном из просторных помещений стадиона «Шахтер». Изготовляли деревянный каркас, заполняли глиной. Фигура новая, техника по ней мало изучена, недруги Ракитянского втайне ждали, что тот завалит задание и его исключат из художественного фонда. Борис Иванович не только позировал для скульптуры и работал формовщиком, но иногда даже давал советы знаменитому скульптору, к которым тот неизменно прислушивался. Например, убеждал, что у памятника характер непременно должен быть такой же мощный, прямой, как и у тех, кто выбирает эту профессию.

— Бывало, прихожу на работу, окидываю свежим взглядом еще сырую скульптуру и вижу, что одна рука у нашего шахтера длиннее другой. Ракитянский скрупулезно измеряет и признает мою правоту. Он повторял, что доверяет мне, как самому себе. Талантливый был скульптор, самородок, — — вспоминает Борис Иванович. — Потом мы делали гипсовый слепок, а отливали фигуру из чугуна на Путиловском заводе, внутри она полая. Целая бригада архитекторов принимала решение какой высоты нужен постамент, из каких материалов он будет изготовлен, а также в каком месте города расположат будущий памятник. Выбрали территорию у Северного вокзала и тогда еще, по воспоминаниям Бориса Ивановича, вдали были видны терриконы. Сдача памятника комиссии прошла с большим успехом.

А наш герой после этого работал над памятником Артему и многими другими постаментами. Одаренный, но при этом скромный, лишенный напрочь тщеславия, как и положено настоящему мастеру. Довелось поработать и на шахте Петровская 4/21 целых 12 лет, из которых пять – проходчиком.

А потом началась еще одна война

Дом его в Петровском районе Донецка – почти красная зона. Жилище мастера чудом не пострадало

Апрельским погожим днем 2015 года он сел на велосипед, проведать саженцы на даче, да так и умер там среди своих цветов, остановилось сердце.

— Папа в 2014 году не оставил Донецк, наотрез отказался уезжать. Вместе с больной женой выживал, как и все дончане, с большим трудом, — рассказывает сын Иван Борисович. — Пенсий их Украина лишила, а выстоять многочасовые очереди за гуманитаркой не позволяло здоровье. Помогали старикам мы с сестрой. Племянник из Питера неоднократно умолял стариков переехать к нему хотя бы на время. На что батя неизменно отвечал: «Все люди тут живут, все страдают. А я что лучше? Тут моя родина, никуда ехать не буду. А если и суждено погибнуть, то дома. А когда снаряды ложились прямо в огороде, говорил, что у него от ужаса волосы на голове шевелились. Мать смеялась, мол, у тебя и волос почти не осталось, а он в ответ: вот при бомбежках только и вспоминаю о них.

Мечтал о выставке, не успел

Мины свистели, а он собирал корешки, травки. Мастер, помимо прочего, травник с богатым стажем. Он, почти уже незрячий, чувствовал землю, знал какие растения от каких хворей, работал на даче. Требовательный к себе и детей учил: «Земле нужен хозяин. Она ждать не будет перемирия». А еще мечтал о выставке – картин и скульптур к тому времени у него собралось немало.

Памятник Борису Ивановичу поставлен при жизни. Дончане единодушно называют его главным символом Донецка. Ушел он, кстати, на Светлой Неделе, верующие говорят, сразу в Царствие Небесное. Будет там расписывать небесные своды.

PS. Когда готовился материал, я связалась с родными мастера. Оказалось, с внуком Бориса Ивановича — Давидом, проживавшим в Авдеевке, в начале августа случилось несчастье. Повздорил с националистами, чувствующими себя сейчас там полноправными хозяевами, видимо, характер деда парню таки передался. Те прострелили дважды Давиду ногу, сейчас есть риск, что молодой парень останется инвалидом. К тому же ни один адвокат на Украине не хочет связываться с военными. А опыт показывает, что пострадавшего могут еще и самого обвинить. «Комсомолка» обещает следить за развитием событий и обязательно расскажет своим читателям, чем закончится эта история.

Комсомольская Правда
http://www.donetsk.kp.ru/daily/27020.5/4082854/

Фото Юлии Андриенко

Наталья Ростова

#Новороссия

Поделиться новостью:
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  

Отправить ответ

avatar
  Подписаться  
Уведомление о